Сокровище Родины[сборник] - Михаил Николаевич Волконский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Почти перед самым отходом парохода, когда уже собирались поднять трап, подплыла к нему такая лодка, и из неё вышел индиец в белой чалме и белом, лежавшем на его плечах красивыми складками плаще.
Он сказал что-то по-своему голому лодочнику, и тот, кивнув головой, остался его ждать.
— Нельзя на пароход, нельзя, сейчас отходит, — хотел было остановить индийца вахтенный матрос, но тот, словно не понимая, в чём дело, миновал его и, ступив на палубу, начал оглядываться, как бы ища кого-то.
— Вы русский? — спросил он проходившего в это время Урвича.
Урвич остановился.
— Да, русский, — ответил он по-английски, то есть так же, как и вопрос был сделан.
— Вы пассажир тут?
— Да.
— Идёте до Владивостока?
— Да.
— Значит, будете в Сингапуре?
— Вероятно, через семь дней. Так, по крайней мере, обещает капитан.
— Могу я вас попросить об одном одолжении?
— Пожалуйста.
— О! — воскликнул индиец, — если бы вы мне не сказали даже, что вы русский, я бы теперь не сомневался в этом.
— Почему же?
— Потому что русские очень добрые всегда и не отказывают в услуге даже незнакомому для них человеку.
— В чём же дело?
— Могу я вас попросить, — опять повторил индиец, — передать по адресу в Сингапуре письмо?
— Ничего нет легче, — улыбнулся Урвич, — дайте мне ваше письмо, я передам его по адресу в Сингапуре.
Индиец из складок своего плаща достал запечатанный конверт с готовым уже и надписанным адресом.
— Только, пожалуйста, — пояснил он, — не посылайте это письмо по городской почте в Сингапуре, а лучше всего отвезите сами. Может быть, вы и раскаиваться в этом не будете, — добавил как-то загадочно индиец.
Это удивило несколько Урвича.
— Почему же вы хотите, чтоб я непременно отвёз сам? — полюбопытствовал он.
— Потому, — ответил индиец, — что мне важно, чтобы это письмо не попало в руки англичан. Они, не стесняясь, прочитывают наши письма.
— Значит, в этом письме есть тайна, которую вы хотели бы скрыть от них?
— Да. И я надеюсь на благородство русского.
— Будьте покойны, — сказал Урвич, протянув индийцу руку. — Я даю вам слово, что передам письмо из рук в руки тому, кому оно адресовано.
— Благодарю вас!
Урвич достал свою визитную карточку и отдал её индийцу, с тем чтобы, в свою очередь, узнать и его имя, но этого не удалось ему.
— Поднять трап! — раздалась команда.
Индиец поспешил удалиться, иначе ему пришлось бы остаться на пароходе.
Урвич невольно остановился с письмом в руках в полном неведении, как зовут того, который дал ему такое до некоторой степени ответственное поручение.
Он перегнулся через планширь и крикнул отъезжавшему в лодке индийцу:
— А как ваше имя?
Индиец ответил ему что-то, но ветер отнёс его слова, и ничего нельзя было расслышать.
V
Урвич был уверен, что никто не заметил, как он разговаривал с индийцем, передавшим ему письмо, потому что все были заняты отходом парохода и смотрели на Коломбо, прощаясь с ним. Коломбо всем очень понравился и оставил очень приятное впечатление. Однако не успел Урвич отойти от планширя — к нему приблизился Бог знает откуда взявшийся Дьедонне.
— О чём это вы разговаривали с этим индийцем? — спросил он.
Урвич невольно посмотрел на него с удивлением. Нелюдимый француз, которому, казалось, до сих пор ни до чего не было дела, вдруг высказывал совсем, по-видимому, не свойственное ему любопытство.
— Не всё ли вам равно! — улыбнулся Урвич, решив, что рассказывать о письме не надо.
— Он поручил вам передать письмо в Сингапур?
— А вы почём знаете? — вырвалось невольно у Урвича. — Разве вы слышали?
Он голову мог дать на отсечение, что француза не было поблизости, когда индиец обратился к нему со своей просьбой.
«Как же он мог услыхать?»
Дьедонне словно понял недоумение Урвича, но никаких объяснений не дал.
— Жалкий народ эти индийцы! — сказал он только.
— Да, очень, — подтвердил Урвич.
Они поднялись на ют и, разговаривая, сели друг против друга на соломенные плетёные кресла, очень удобные, в особенности в жару.
— Вы подумайте только, — заговорил Дьедонне, словно давно уже у них с Урвичем существовало обыкновение сидеть так и вести беседу. — Вы подумайте только, ведь англичане держат Индию в полном рабстве. Индусы для них теперь — всё равно, что у вас были крепостные когда-то для помещиков. Они собирают с Индии непомерную дань, гнетут несчастных индийцев налогами, а сами благодушествуют и уверяют всех, что Англия — самая либеральная страна в свете. Либеральная — кто говорит, но только для самих англичан. Впрочем, они остальные нации и за людей не считают, а так — за каких-то тварей. К здешним индусам, с которых они дерут по две шкуры, относятся они, как к крысам — с гадливостью, с омерзением.
— Ну, уж это, я думаю, слишком, — заметил Урвич.
— Нет, не слишком, — возразил Дьедонне, — я называю вещи своими именами. Англичанин брезгует индусом. Да вот этот доктор сингалезец, который являлся к нам сюда. Вы слышали, как он рассказывал, что на английском пароходе не только не протянули бы ему руки и не предложили бы чаю, но даже не впустили бы в кают-компанию. А вы знаете, что этот сингалезец учился в самой Англии и имеет диплом доктора медицины? И вот, имея диплом доктора медицины, он служит здесь под начальством английских фельдшеров. Ни более, ни менее… Простые фельдшеры-англичане командуют им только потому, что он сингалезец. И так тут всё. Господа англичане пьют кровь здесь, а там у себя либеральничают и гордятся свободой. Да вы назовите лжецом всякого, кто скажет вам, что Англия — свободная страна. Хороша свобода, если целая Индия не что иное, как крепостные господ, населяющих Англию. Отымите этих крепостных и посмотрите, что останется от пресловутой свободы.
— Знаете, — проговорил вдруг Урвич, сам поражённый пришедшим ему в голову сравнением, — у нас в России во время крепостного права были помещики, которые считали себя свободолюбивыми и последователями Вольтера. Их и звали вольтерьянцами, но это не мешало им бить своих крепостных и жить на их счёт.
— Ну вот, англичане, — подхватил Дьедонне, — точь в точь эти ваши помещики: проповедуют свободу, а сами угнетают несчастную Индию.
— А чудная страна! — невольно заметил не без восторга Урвич.
— Чудная, только изнеженная, — подхватил Дьедонне, — да и забитая: вечный голод, чума, повальные болезни и бесконечные поборы. Эти негодяи англичане у голодного, у умирающего отымают последнее, чтобы там,
